Побимбомбрамселям

Не знаю, что новенького обнаружил Мозес у себя в номере. У меня новенького было полно. Во-первых, на двери косо висел лозунг: "Когда я слышу слово "культура", я вызываю мою полицию".

— Умник? Это Папа говорит.
   Вот… Вот оно… Сейчас: "Ждем тебя через часок"…
   — Я узнал, — сказал он бессильно. — Здравствуй, Папа.
   — Сводку читал?
   — Нет.
   "Ах, не читал? Ну, приезжай, мы тебе прочитаем"…
   — Все, — сказал Папа. — Прогадили войну.
   Прокурор глотнул. Надо было что-то сказать. Надо было срочно что-то сказать, лучше всего — пошутить. Тонко пошутить… Боже, помоги мне тонко пошутить!..
   — Молчишь? А что я тебе говорил? Не лезь в эту кашу, штатских держись, штатских, а не военных! Эх, ты, Умник…
   — Ты — Папа, — выдавил из себя прокурор. — Дети ведь вечно не слушаются родителей…
   Папа хихикнул.
   — Дети… — сказал он. — А где это сказано: "Если чадо твое ослушается тебя…" Как там дальше, Умник?
   Боже мой, боже мой. "…сотри его с лица земли". Он так и сказал тогда: "Сотри его с лица земли"

- Ну, у тебя кайф, - усмехнулся Фил. - Как в монгольской юрте.

- Ну прям уж! - непонятно обидевшись, сказала Ирина, словно она всю жизнь провела в монгольской юрте и знает ее.


- К ним входишь, - не реагируя на ее реплику, продолжил Фил, - на стенах юрты полки, и на каждой стоит наш старый ламповый приемник "Рекорд"! Батарейки кончаются - монгол едет в улус, везет новый приемник!

Он явно предпочитал, чтобы истории звучали его, а не чьи-то другие.

- Ну прям уж! - проговорила Ирина.

- На кухню, - приказал ей Фил.

- Да... неслабо! - восхищенно произнес я. - Так сколько же тебе? - я пригляделся к его выдвинутому вперед, словно обсыпанному мукой, лицу.

- А сколько дадите? - он гордо-шутливо задрал над плечом свой наполеоновский профиль, застыл с дурацкой важностью, как мраморный бюст. Ну... давай! - мы торжественно выпили. - Мне про тебя первая еще Полинка сказала - помнишь Полинку? - мол, есть такой замечательный человек! развоспоминался он.


Полинка! Ну как же можно не помнить Полинку - мою первую, самую отчаянную любовь! - А ты... откуда с ней? - ревниво воскликнул я. - Сахадка! - он пошевелил в воздухе пальцами. - Так мы же с ней до второго курса вместе учились!

- С Полиной? - воскликнул я. Тут я вдруг увидел, что он склонился к моему столику-приемнику и, покряхтывая, снял заднюю картонную стенку.

-Да не надо! - со страстью, совершенно несоответствующей предмету, воскликнул я, - не надо!

Я отодвинул приемник: - Давно уже не работает - Бог с ним!

- Дадно... так и ходи! - сурово произнес Фил

На кухне засвистел чайник, и он, развернувшись, ушел туда. С колотящимся сердцем я кинулся к столу, выдвинул ящик - бумажник лежал сверху - вывернутый, пустой... Снова нашла слабость. Услышав приближающиеся шаги, я торопливо задвинул ящик.

- Ну ты, зверюга, - появляясь с чайником, произнес Фил. - Подниматься собираешься, нет? Придерживаясь за стенку, я сел. - Скажи, - сделав мизерный хлебок чая, решился я.-А ты случайно деньги мои из ящика не брал? Некоторое время он неподвижно смотрел на меня. - Взял! - сурово сказал он. - Ты так ураганил вчера, что все бы приговорил!

- Да понимешь вот... на ремонт копил, - я обвел рукой обшарпанные стены.

- Ладно - сделаю я тебе ремонт! - хмуро произнес он. - Что я могу уж - то могу. Что не могу - говорю сразу! Сделаем в один удар. Я так хочу тебе сделать, как недавно в Москве у одного видал.

- А во что... это встанет? - хоть таким хитрым образом я попытался выведать, сколько моих денег у моего сурового друга.

- Что ты дергаешься, как вор на ярмарке?! - рявкнул он. - Не бойся - на тебе не поднимусь! Без тебя есть на чем подняться, а уж на друзьях - последнее дело! - презрительно проговорил он.