Побимбомбрамселям

— Знаешь, — сказала Майка, — предчувствие у меня какое-то дурацкое…

 — Иди спать, — повторяет Малыш. — Но только скажи мне сначала: пока ты спишь, никто не придет на этот берег?
   — Никто, — говорю я, как обычно. — Можешь не беспокоиться.
   — Это хорошо, — говорит он с удовлетворением. — Так ты спи, а я пойду поразмышляю.
   — Конечно, иди, — говорю я.
   — До свидания, — говорит Малыш.
   — До свидания, — говорю я и отключаюсь.
   Но я знаю, что будет дальше, и я не иду спать. Мне совершенно ясно, что сегодня я опять не высплюсь.
   Он сидит в своей обычной позе, к которой я привык и которая уже не кажется мне мучительной. Некоторое время он всматривается в потухший экран во лбу старины Тома, потом поднимает глаза к небу, как будто надеется увидеть там, на двухсоткилометровой высоте, мою базу, состыкованную со спутником Странников, а за его спиной расстилается знакомый мне пейзаж запрещенной планеты Ковчег — песчаные дюны, шевелящаяся шапка тумана над горячей топью, хмурый хребет вдали, а над ним — тонкие длинные линии колоссальных, по-прежнему и, может быть, навсегда загадочных сооружений, словно гибкие, тревожно трепещущие антенны чудовищного насекомого.
   Там у них сейчас весна, на кустах распустились большие, неожиданно яркие цветы, над дюнами струится теплый воздух. Малыш рассеянно озирается, пальцы его перебирают отшлифованные камешки. Он смотрит через плечо в сторону хребта, отворачивается и некоторое время сидит неподвижно, понурив голову. Потом, решившись, он протягивает руку прямо ко мне и нажимает клавишу вызова под самым носом у Тома.
   — Здравствуй, Стась, — говорит он. — Ты уже поспал?
   — Да, — отвечаю я. Мне смешно, хотя спать хочется ужасно.
   — А хорошо было бы сейчас поиграть, Стась. Верно?
   — Да, — говорю я. — Это было бы неплохо.
   — Сверчок на печи, — говорит он и некоторое время молчит.
   Я жду.
   — Ладно, — бодро говорит Малыш. — Тогда давай опять побеседуем. Давай?
   — Конечно, — говорю я. — Давай.

   ЭР-2, КОМОВ — БАЗА, ГОРБОВСКОМУ. КОПИЯ: ЦЕНТР, БАДЕРУ. НАПРАВЛЯЕТСЯ ВАМ ЗАПИСЬ С ПЕРЕДАТЧИКА ТИПА Т. Г. НОСИТЕЛЬ МАЛЫШ. ЗАПИСЬ ВЕЛАСЬ С 13.46 ПО 17.02 БВ. ПРЕРВАНА ВСЛЕДСТВИЕ СЛУЧАЙНОГО ВКЛЮЧЕНИЯ ЛАМПЫ-ВСПЫШКИ ПО МОЕЙ НЕБРЕЖНОСТИ. СИТУАЦИЯ НА НАСТОЯЩИЙ МОМЕНТ НЕОПРЕДЕЛЕННАЯ.

— Но людей много! Сколько?
   — Пятнадцать миллиардов.
   — Пятнадцать миллиардов, — повторил он и, выставив перед собой палец без ногтя, принялся сгибать и разгибать его. — Пятнадцать миллиардов! — сказал он и оглянулся на призрачные остатки фантомов. Глаза его потемнели. — И все в одежде… А еще что?
   — Не понимаю.
   — Что они еще делают?
   Я набрал в грудь побольше воздуху и принялся рассказывать, что делают люди. Странно, конечно, но до сих пор я как-то не задумывался над этим вопросом. Боюсь, что у Малыша создалось впечатление, будто человечество занимается большей частью кибертехникой.

— Мам-ма, — вдруг сказал Малыш.
   Я взглянул, Майка стояла рядом.
   — Мам-ма, — повторил Малыш, не двигаясь.
   — Да, колокольчик, — сказала Майка тихо.
   Малыш сел — перелился из лежачего положения в сидячее.
   — Скажи еще раз! — потребовал он.
   — Да, колокольчик, — сказала Майка. Лицо у нее побелело, резко проступили веснушки.
   — Феноменально! — произнес Малыш, глядя на нее снизу вверх. — Щелкунчик!
   Я прокашлялся.
   — Мы тебя ждали, Малыш, — сказал я.
   Он стал смотреть на меня. С большим трудом я удержался, чтобы не отвести глаза. Страшненькое все-таки было у него лицо.
   — ЗАЧЕМ ТЫ МЕНЯ ЖДАЛ?

- Я вернулся. Я вернулся с того света, а ты кажется совсем не рад меня видеть неблагодарный ты сукин сын?

- Что-то у меня ноет зуб, сказал Папа...

- Мне на это наплевать, - сказал он, - время для того и существует,
чтобы его теряли.
Возвратившись из Луги, куда он ездил с матерью, Дроводелов опять
принялся за свои прежние штучки. Можно было подумать, что рассказ о
мальчике нарушил нормальное течение его жизни. Он приходил в класс,
садился и, вытянув длинные ноги, просил: пусть ему объяснят, может ли в
космическом корабле родиться мальчик и жить так много лет, летя неизвестно
куда.

Кто-то из одноклассников выдвинул даже такую
гипотезу, что мальчик, о котором читали, существует на самом деле и
помогает своими советами Громову. Многие стали смеяться над этой
гипотезой, а Староверцев спросил:
- Сколько же миллионов лет он существует?
У гипотезы нашлись и защитники. Первый ученик Дорофеев сказал:
возможно, отец Громова нашел информационную копию мальчика. О подобных
копиях уже не раз писалось в фантастических романах. Короче говоря, Громов
имеет дело не с самим мальчиком, а с его копией. Внутренний мир мальчика
был записан с помощью кода, и двойник мальчика находится в квартире
Громова, а оригинал давным-давно исчез, подчинившись неизбежному закону
разрушения.

Громов знал, чего не знал и не мог знать никто. И новый преподаватель все
это понял. Я увидел это по его глазам. Таких глаз я не видел нигде - ни в
кино, ни в театре. Казалось, на лице у него ничего не осталось, кроме этих
глаз. А в глазах было все: восторг и ужас, недоумение и гнев, отчаяние и
радость и еще что-то, чего мне не передать с помощью слов.
Я подумал, что он заболел или помешался. Он стал ходить по классу из
угла в угол, словно забыв о нас.
Минут пять прошло, а он все ходит и ходит.
Потом он подошел к Громову.
Он сказал что-то, но так тихо и невнятно, что я не расслышал. Только
по ответу Громова я догадался, о чем идет речь.
Речь шла о животных, вымерших миллионы лет назад. И дело не в том,
что Громов рассказал о них обстоятельно, живо и слишком конкретно. У него
вырвалось словечко, которое ему ни в коем случае не следовало произносить,
если уж он хотел все сохранить в тайне. Когда учитель ему возразил, он
сказал:
- Вы знаете это из курса палеонтологии, а я помню...
И он стал выкладывать одну подробность за другой. Он словно решил на
все наплевать - на тайну, на учителя, на первых учеников, и он опять
употребил это выражение: <я помню>... Учитель прямо остолбенел, не в силах
ни слова вымолвить.
Мне стало жалко учителя, а еще больше самого Громова. И я крикнул:
- Да он просто оговорился!